ПУТЕШЕСТВИЕ НА ПЛАТО БОКОР

Текст, фото Андрея Горбатова
Рисунки Вадима Горбатова

Очередной удар и скрежет камня о днище машины снова вызвал горячую волну стыда. Мне казалось, что я чувствую, как от этих звуков у парня, хозяина старенькой «Тойоты», на которой мы ехали, обливается кровью сердце. Ох, не зря он не хотел ехать сюда – но предложенная нами сумма сделала свое дело. В итоге не выиграл никто. На дорогу, которую на джипе можно проехать часа за два, мы потратили целый день.

Когда-то это было прекрасное шоссе, проложенное французами сквозь джунгли Слоновьих гор на плато Бокор. Там, наверху, где намного прохладнее из-за высоты, и тропические леса сменяются горной саванной, в начале прошлого века французы устроили рай для избранных. Для колониальной администрации были возведены виллы, казино, церковь и даже отель-дворец, стоящий у самого края плато, над захватывающим дух километровым обрывом, с видом на море, темнеющее у горизонта. Этот знаменитый обрыв, как и сами Слоновьи горы, покрыт труднопроходимыми тропическими лесами.

Старинная фотография отеля «Bokor Palace»

Вообще, сегодня Камбоджа, вероятно, – самая малоизученная страна юго-восточной Азии. Неудивительно, что в лесах здесь по-прежнему живут слоны, тигры, леопарды, огромные лесные быки, а в реках поджидают свою добычу крокодилы. В этих малоисследованных джунглях до сих пор открывают новые виды животных, на многие территории нет нормальных карт, а в нехоженной глуши затеряны древние храмы, известные лишь по единичным описаниям путешественников. В этих лесах очень просто подорваться на мине, потому что многие участки не разминированы со времен террора красных кхмеров, а если особенно “повезет”, то можно столкнуться с остатками полпотовских банд, скрывающихся от правосудия.

Но самое большое удивление у нас вызвало то, что, согласно описаниям путеводителя, в некоторых северных племенах отмечены случаи ритуального людоедства. Мы бы не поверили, но девушка по имени Яу, наш повар, нисколько не удивившись, рассказала, что ее мать видела это своими глазами. Если мы правильно поняли, то в этих племенах убивают… своих стариков, которые больше не могут работать. Сама Яу видела другое. Она жила в соседнем Вьетнаме, у самой границы с Камбоджей, и когда с другими ребятишками ходила купаться на реку, текущую из Камбоджи, то видела плывущие по ней трупы изуродованных людей. Это были жертвы красных кхмеров. Несколько лет назад, когда Ральф, человек, у которого мы гостили в Камбодже, снимал в джунглях фильм о гиббонах, к нему вышли два усталых человека, с «калашниковыми» наперевес. Весь день они молча ходили за ним следом, наблюдая, что он снимает, а потом так же молча растворились в лесу. Чуть позже на него вышел отряд правительственных войск, искавших в этих местах красных кхмеров.
Сейчас территория плато Бокор, куда мы пытались добраться, объявлена заповедником, и здесь обитает самое большое в юго-восточной Азии стадо диких слонов – более двухсот животных.

Время приближалось к обеду, а мы, переваливаясь на колдобинах, чиркая днищем о камни и объезжая стоящие вертикально куски асфальта, не проехали еще и половины дороги, ведущей на плато. Сейчас о том, что здесь когда-то, шурша шинами, проносились дорогие автомобили, несущие в лакированных кузовах уверенных в себе господ и их роскошных спутниц, напоминали лишь основательные каменные мосты через речки да красивые ограждения на опасных поворотах.

Дорога на плато Бокор. Под одним из этих мостов мы укрывались от солнца во время отдыха

По некоторым данным, при строительстве дороги и поселения на плато, лишь за первые три месяца работ погибло более трех тысяч местных жителей, но что это значило по сравнению с мрачными временами, которые наступили потом, во время правления Пол Пота, когда были замучены и убиты более двух миллионов человек, то есть почти треть населения страны. Точное число жертв неизвестно, но в любом случае по отношению числа жертв к общей численности населения этот режим был признан самым кровавым в истории человечества. В стране, превращенной в огромную сельскохозяйственную коммуну, были ликвидированы промышленность, здравоохранение, образование. Запрещены письменность, деньги, иностранные языки. Из городов, объявленных порождением капитализма, за 72 часа были выселены жители. За малейшую провинность убивали. Вот лишь некоторые выдержки из обвинительного заключения: «…людей давили бульдозерами, сжигали заживо, взрывали взрывчаткой, чтобы убивать как можно больше за один раз… Людьми кормили крокодилов, срезали с них мясо, вспарывали животы, вырезали печень, которую тут же съедали, а из желчных пузырей делали медицинские препараты… Детям отрывали конечности и убивали ударом о дерево». Это происходило в 1975–1979 годах. Что тут скажешь? Ничего. Точка.
Последний оплот красных кхмеров был взят лишь в 1998 году. Тогда же, так и не ответив за свои преступления, умер и сам Пол Пот, и его тело сожгли на костре из шин. Правда, среди местных время от времени возникают слухи, что он все-таки жив и скрывается где-то в джунглях. Брошенные и разграбленные мародерами дома Пол Пота и его военачальников пустуют до сих пор.

(Два года назад был арестован главный идеолог движения красных кхмеров – 80-летний Нуон Чеа, известный как Брат номер два).

Непроходимый лес стеной обступил остатки старого шоссе, и было видно, как с высотой меняется растительность. Громадные пальмы, черные высохшие ветви которых напоминали мачты мертвых кораблей, сменялись светлыми, радостными лесами из древовидных папоротников размерами с яблоню.

Древовидные папоротники

И под их зеленым пологом, изрезанным солнечными лучами, ощущаешь себя гуляющим в доисторические времена. Выпархивая из тенистых участков на свет, тропические бабочки вспыхивали металлическим блеском. Откуда-то сверху, прямые, как канаты, свисали воздушные корни фикусов. И колоссальными живыми сооружениями, отдельными государствами возвышались над морем джунглей одиночные исполинские деревья.

Во время очередного выхода из машины (чтобы ей было легче преодолеть камни), я был остановлен шепотом отца: «Смотри… быстрее! Да в другую сторону!».

Над кронами деревьев, не спеша взмахивая крыльями, плыла большая хищная птица. Полосатая, как тетеревятник, но размером с орла.
– Да это… Это же… хохлатый орел?!

Заметив внизу машину и суетящихся людей, птица неторопливо развернулась, и вскоре пропала из вида, затерявшись среди крон огромных деревьев.

Я понимал возбуждение своих попутчиков, больших любителей хищных птиц, ведь хохлатый орел (а это был именно он, определили мы потом по снимкам) – самая крупная и свирепая хищная птица в этих лесах, и по сути своей представляет увеличенного в несколько раз тетеревятника. А что такое тетеревятник, любителям хищных птиц объяснять не надо.

Руины

Когда, наконец, мы выехали на плато, было уже около шести вечера, и солнце быстро садилось. Начинало темнеть, и заметно похолодало. Ветер гнал то ли туман, то ли обрывки облаков, и свежая прохлада приятно оседала на лице. Ох, не зря французы в свое время решили обосноваться именно здесь: разница по высоте – всего километр, но здесь уже бывает прохладно!

Мы знали, что где-то на плато должна быть гостиница, в которой можно переночевать. Но найти ее нам никак не удавалось. Дорога, утонувшая в облаках, петляла по плато. Мгла становилась плотнее, но дул ветер, и в тумане вновь появлялись темные, мокрые джунгли. Темнело, а мы все ехали, ехали и уже начинали волноваться. Прижавшись лбом к стеклу, я смотрел на серую мглу, в которой появлялись и исчезали неясные видения: то темные массы домов с провалами окон, сквозь которые неясно светилось небо, то нечто согнутое, вытянувшее в порыве корявые руки-ветви.

Начинало казаться, что мы ездим по кругу, когда в тумане мы наткнулись на каменного воина. Это было недалеко от крошечного буддийского монастыря, дорогу от которого мы уже знали. И в темноте, по яркому лучу света от прожектора, мы нашли нашу гостиницу, в которой, наконец-то, впервые за месяц пребывания в Камбодже, мы смогли выспаться, не обливаясь потом.

Рано утром, когда серый свет, проникнув сквозь окна, обозначил раскиданные на полу рюкзаки, мы были уже на ногах. Уходя из гостиницы, я заметил, что одна из комнат до потолка завалена… деревянными муляжами автомата Калашникова. Пустые комнаты, гулкие коридоры, на стене – плакат, объясняющий, что туристам запрещено ночевать в джунглях и что администрация не несет никакой ответственности за возможные последствия встречи с тигром.

Поеживаясь, сонные, мы вышли на улицу. Ураганный ветер мчал обрывки тумана, унося их с плато в сторону моря, и под этим воздушным напором дрожали сухие ветви кустов. Земля летела навстречу дню. И вскоре вдали показался оплавленный краешек солнца. Неумолимо раздуваясь над горизонтом, он превращался в перечеркнутый слоями облаков светящийся красный шар, и мы, три человека, стоящие на плато, вместе с лесами, морями и континентами, опускались все ниже под огромную раскаленную звезду, которая все никак не могла оторвать свое тягучее пламя от полоски далекого леса.

Ветер затихал, и все вокруг тонуло в свежести отдохнувшего леса. Накаляясь, солнце поднималось все выше, загоняя ночные тени в темные щели, и перед нами разворачивалась фантасмагорическая картина. На обширном пространстве поднимались навстречу дню руины французской колониальной роскоши: виллы, рестораны, казино… С обвалившимися стенами, пробитыми крышами, рухнувшимися лестницами, и все это марсиански красного цвета от какой-то водоросли, облепившей старые постройки.

Вдали, у самого края плато, возвышалась колокольня мертвой католической церкви. Мимо огромного креста, выложенного на каменной стене, носились ласточки. Прямо перед нами, на другой стороне высохшего водохранилища, высилась многоэтажная громада дворца Бокор, такого же мертвого и такого же кроваво-красного, как и все остальное.

Bokor Palacе. Это здание помнит многое. С другой стороны – остатки смотровой (танцевальной?) площадки и практически отвесный километровый обрыв. На горизонте – море

Но больше всего удивлял возвышающийся над этим пейзажем исполинский марсианский треножник из романа Герберта Уэллса «Война миров». Вознесенная на огромную высоту на тонких ногах опорах бетонная «летающая тарелка» была когда-то водонапорной башней, чтобы живущие здесь французы не нуждались ни в чем. Но и эта утилитарная конструкция, благодаря прихоти архитектора, смотрелась здесь как шедевр конструктивизма, лишь усиливая ощущение былого величия этого затерянного мира. Все здесь было каким-то неординарным, красивым и дорогим. И выложенные среди скал тропинки с точеными каменными фонарями, и огромный гриб-укрытие, чья иссеченная пулями и дождями бетонная шляпа по-прежнему укрывает от солнца и непогоды.

Горная саванна

Этот день мы решили провести в джунглях, да не просто в джунглях, а на водопаде, который находился у другого края плато.

Джунгли! Сколько раз я маленьким мальчиком рисовал свой сказочный тропический лес, где все было наполнено жизнью. В нем тигры ловили оленей, райские птицы затмевали красотою волшебных бабочек, жуки, как драгоценные камни, переливались на огромных цветах, ящерицы выглядывали из-под листьев, а огромные богомолы охотились за стрекозами. Там под каждым цветком, под каждой веточкой кипела жизнь, и разыгрывались большие трагедии маленьких обитателей, и обязательно сквозь переплетение лиан выглядывали руины древнего храма… и ведь все это правда, и так действительно бывает, но здесь все оказалось совсем, совсем по-другому!

Погруженные в свои мысли, мы шли по плато, покрытому саванной. Светлое, открытое пространство с сосновыми перелесками и большими плоскими каменными лбами – можно было подумать, что это лесостепь где-нибудь на севере Казахстана, но обширные высохшие участки болот, заросшие стелящимися растениями и нашей хищной росянкой, больше напоминали тундру. Какое-то странное сочетание севера и юга, тундры и саванны. Под ногами прыгали кузнечики. Изредка, к моему огромному удовольствию, как маленькие вертолеты, вертикально взлетали палочники. Их маленькие пропеллеры отчаянно работали, и эти создания медленно плыли по воздуху. Во многих местах земля была перепахана кабанами, которых здесь множество, и это любимая добыча местных тигров. Сюда же выходят кормиться гауры и бантенги – огромные лесные быки.

По дороге к водопадам Ральф торжественно, можно сказать, с гордостью указал нам на поразительные растения, красно-лиловые головки которых настырно торчали среди травы.
У особо эмоциональных мужиков это чудо природы обычно вызывает неподдельный восторг с энергичной жестикуляцией и приставлением этого к определенным местам.

Но не только форма определяет всю необычность этого создания, а и содержание! Поскольку непентес (Название-то какое! В переводе, кстати, «утоляющий печаль».) – это хищная лиана. Настолько хищная, что, как показало вскрытие, немедленно произведенное мною, легко расправляется даже со свирепыми тропическими осами, вроде наших шершней. В одной такой штуковине я нашел сразу несколько убитых ос, и все, почему-то, с оторванными головами и раскрытыми в последнем бою страшными кинжалами-челюстями, которые, впрочем, не смогли помочь в схватке с нежным растением. Из «живота» еще одного непентеса вывалилась полупереваренная бабочка, которая вдруг встрепенулась, не поверив глазам своим, и неловко, боком, боком, но полетела. Но самое интересное было то (это мое маленькое открытие), что во многих непентесах, прямо внутри, жили маленькие паучки, точно такого же цвета, как и внутренность этого «цветка». Видимо, им там, внутри, и сытно, и безопасно, и ничего-то им там не делается.

Если отвлечься от вызывающей формы этой великолепной лианы, то, наверное, именно такими и должны быть настоящие тропические растения – большими, глянцевыми, мясистыми, в которых толщина и цвет растительной биомассы уже напоминает живую плоть. И не поймешь сразу, красиво это или отвратительно, когда мясистая биомасса загибается, заворачивается, образуя перед входом в свое красное нутро какие-то специальные влажные складки, поросшие черными, острыми ресничками. И все это дышит жизнью, просвечивает на солнце, переливается утренней росой – и как бы не растения это уже вовсе, а какие-то неподвижные хищные животные. Мне очень хотелось увидеть, как же они ловят насекомых – прямо хватают их, или жертвы сами травятся сладким соком, поэтому, когда рядом взлетел палочник, я, каюсь, его изловил и стал водить его одеревеневшим тельцем по верхушке непентеса, но никакой реакции не последовало. Тогда я просто попытался засунуть его внутрь, но палочник, не будь дурак, растопырился, выпрямив все свои ножки, и внутрь засовываться никак не хотел. Так что тайна охоты непентесов остается для меня нераскрытой. Кхмеры, кстати, очень уважают это растение с гастрономической точки зрения (правда, едят они абсолютно все). В определенные сезоны они, оторвав головку, с удовольствием выпивают содержимое, «желудочный сок», так сказать. А что, выплюнул шершней – и порядок: и сытно, и сладко.

Мы путешествовали по Камбодже в январе, а это, как и в России, самый холодный месяц – зима все-таки. Холодный – это плюс тридцать пять – воздух и тридцать – море. Летом здесь было бы намного жарче, но природа, сжалившись, устроила сезон дождей. Они начинают накрапывать в апреле и заканчиваются лишь в октябре. В общем, лето – это сплошные потоки теплой воды, низвергающейся с неба.

Чем ближе мы подходили к джунглям, окружавшим плато, тем гуще становились заросли непентесов, образующих такие кучи-подушки из больших и маленьких, стоящих, висящих и лежащих… И в голове крутилось: «Нарву цветов и подарю букет той девушке, которую люблю».

 

В джунглях

Водопад, который мы хотели посмотреть, пересох. Остался лишь ручеек, текущий по огромным каменным ступеням, амфитеатром спускающимся в полумрак джунглей. Пока еще было нежарко, и было приятно посидеть здесь у входа в джунгли, на границе света и тени, простора саванны и тайной закрытости леса. А где-то там, внутри, под пологом деревьев, в вечном полумраке живут своей жизнью слоны, тигры и обезьяны.

Мы спустились вниз, и по руслу высохшей реки, карабкаясь по огромным валунам, стали пробираться в джунгли.

Тишина, никого, лишь исполинские темные стволы уходят вверх, к свету; там они переплетаются между собой, образуя верхний, зеленый мир, открытый солнцу и ветру, а мы, как маленькие букашки на дне тенистого колодца, перебираемся через упавшие деревья и нагромождения камней. Никого. Только хрустит под ногами желтая осенняя листва, хотя, на самом деле, зима, а буйная зелень вверху говорит о лете. Никого. Такое ощущение, что мы здесь одни. Кажется, что в Подмосковье куда больше всякого зверья. Но я знаю, что это не так. Именно здесь, именно в этих местах живет самое большое в юго-восточной Азии стадо диких слонов. Слонов! Не говоря уже о быках, тиграх и леопардах. Где пауки-птицееды, где все эти огромные тропические насекомые? Ведь здесь, на любых базарах, их продают мешками – сушеных, соленых и вяленых, с чесночком или в сахарной глазури! Где моя мечта – тропические богомолы, которые ловят птиц? Ральф потом признался, что за десять лет в Камбодже он лишь один раз видел такого богомола, но пока он возился с камерой, чтобы его снять, тот исчез, растворился среди листьев.

Вскоре отец нашел интересное для рисования место, подходящее по описанию для ночных охот самого загадочного хищника этих мест – дымчатого леопарда. Странную, во многом неизученную кошку необыкновенной красоты. Другое название этого леопарда – «облачный», из-за узора на его шкуре, напоминающего облака. Это очень древний вид, и некоторые ученые называют их современными саблезубыми. Клыки дымчатого леопарда достигают пятисантиметровой длины, то есть такие же, как у бурого медведя, и это при весе самой кошки около 15-20 килограммов. Некоторые исследователи связывают столь грозное оружие с тем, что этот леопард большую часть времени проводит на деревьях, где он должен максимально быстро убивать своих жертв. Из всех кошачьих дымчатый леопард имеет самые большие клыки в сравнении с размерами собственного тела. Соответственно клыкам он способен очень широко раскрывать пасть. Интересны и другие его особенности. В частности, по своим признакам он находится между большими и малыми кошками, объединяя в себе черты тех и других.

Отец устраивается на складном «боевом» стульчике, побывавшем с ним на разных континентах, разводит краски и начинает рисовать, становясь практически незаметным, а я ухожу дальше. Обычно через некоторое время звери сами приходят к нему. Ручеек вьется между огромных коричневых камней, местами пропадая, местами, наоборот, образуя большие лужи, в которых живут маленькие рыбки. Именно здесь, на этой пересохшей речке, дымчатого леопарда видел один знакомый рейнджер.

 

Кажется, скоро будет жарко, и от этого неудержимо клонит в сон. Наверное, наши северные организмы не могут смириться с январской жарой. В голове и мышцах тянется какая-то резина, которая гасит всякое желание лазить и глазеть вокруг. Но ведь надо идти дальше, вдруг что-нибудь вот за тем поворотом! Надо восхищаться – мы же в джунглях! Моя детская мечта… Вот она – вокруг… Но лень побеждает, и я блаженно приваливаюсь спиной к камню около лужи. Солнце причудливыми бликами переливается на дне. На поверхности плавают опавшие листья. Время от времени прилетают бабочки – красивые и не очень, молодые и уже пожившие свое, с оборванными, обтрепанными крыльями. Некоторые садятся на листья и тихонько покачиваются на воде. Бабочки очень осторожны и реагируют на каждое движение. Иногда они начинают носиться друг за другом быстрой воздушной змейкой, а потом вдруг рассыпаются порхающими разноцветными лепестками, исчезающими во мраке.

Все мои попытки выбраться из русла в джунгли заканчиваются ничем, потому что все вокруг туго переплетено лианами и колючками всех форм и размеров, от крошечных миллиметровых до огромных, напоминающих гвозди и рыболовные тройники. За всем этим ничего не видно, непонятно, куда проваливаются ноги и вообще как влезть в этот лес. Колючки настолько изощренные, что иногда на одной ветке, длиною, кстати, в десятки метров, симметричные ряды шипов наклонены в противоположных направлениях. Это чтобы впиться наверняка! Сначала меня прямо охватывало бешенство от этих тварей и собственной неспособности сдвинуться. Я злился, брыкался, стараясь силой выдраться назад: «Вот, твари, вцепились!» – но после того как разорвал свою прочную брезентовую ветровку, дергаться перестал, и, улыбаясь, аккуратненько отцеплял колючки по одной. Неудивительно, что на такие территории никто не сделал нормальных карт.

В общем, выбора у меня не было, и, перебираясь с камня на камень, я побрел по пересохшей реке дальше. И снова никого. Уходящий в лесную темень прогал речного поворота. Испуганный хоровод невесомых бабочек. Свет и тень. Камни и лужи среди них. Застывшие на воде листья. Тишина. Но что-то задерживало взгляд. Что-то было не так в слишком тесном сплетении огромных деревьев. Какая-то неестественность положения стволов. Громадное гибкое блестящее тело, как гадкая многоножка, обхватило бесчисленными коричневыми лапами гигантское дерево, и, обвившись вокруг него, вознеслось вверх, теряясь в сплетениях крон. Тихое, ленивое спокойствие. Застывшее во времени убийство. Дерево-жертва огромно, но обречено. Прочные деревянные тиски не разжать, я попробовал отодрать тоненькие веточки, которыми оканчивались лапы многоножки – не вышло, держатся прочно. Хищника зовут удушающий фикус, или фикус-душитель. Его заносят на другие растения друзья леса – птицы, и он сразу же получает огромную фору в виде солнечного света. Ему не надо бороться за место под солнцем и выживать под пологом тропического леса. Попав в расщелины веток, питаясь древесной трухой, фикус начинает расти вниз, до земли, укореняется, разрастается и, обхватывая ветвями и корнями дерево, на котором он вырос, полностью сковывает его. И дерево умирает. От чего именно, я не понял. Ну не душит же он его «за горло», но остатки убитых фикусами здоровенных деревьев во множестве встречались на нашем пути. Сам фикус стоит, а дерево, которое было в его объятьях, давно погибло и рассыпалось.

Вернувшись к отцу, я с удивлением узнал, что он тоже не видел ничего особенного. Хотелось спать, и я привязал гамак. Забравшись в него, с удивлением обнаружил, до чего же удобно в этой кхмерской кровати. Кажется, что в нем действительно можно проспать всю ночь. Наверное, поза зародыша очень естественна для человека. Интересно, что в сложенном состоянии гамак легко умещается в карман ветровки (да и стоит около двух долларов на местном рынке). Утроившись поудобнее, еще раз удивляюсь, что здесь совершенно нет комаров и прочей гадости, досаждающей в наших лесах (не знаю, почему так, может, они появляются в другие сезоны), но, факт остается фактом – здесь в джунглях можно гулять в футболке. Колонна муравьев равномерно, как ручеек, течет куда-то прямо подо мной. От ручейка по замшелым камням бегут ручейки поменьше. Поскрипывают стволы, откуда-то сверху доносится шум листвы, превращаясь в шум моря, уносящий куда-то в родные края, журчит ручеек, журчит вода из под крана, желтый электрический свет, с грохотом упала в раковину тарелка… Какая тарелка!?
– А? Что? Кто-то идет?
– Да спи ты. Это просто лист. Лист упал, – бормочет отец, споласкивая кисточку.

Здесь, в джунглях, никак не можешь привыкнуть к падению огромных сухих листьев. В тишине они производят столько грохота, что каждый раз вздрагиваешь и долго прислушиваешься потом. Но звук не повторяется. Значит, никто не идет.
– Только резко не вертись, и посмотри прямо над собой – слышу шепот отца.

Тихонько поднимаю глаза. На дереве метрах в трех надо мной сидит летучий дракончик. Настоящий летучий дракончик!

Маленькая ящерица, которая умеет ловко планировать благодаря специальной перепонке, которая растягивается по бокам ее тельца. Дракончик крутит головкой, и вдруг у него на горлышке откидывается специальный красный сигнальный галстучек! Это он увидел другого дракончика, которого вскоре видим и мы. Теперь оба дракончика сидят боком друг к другу, крутят головками и сигналят галстучками. И вдруг – раз! И в драку. Да такую быструю и яростную, что мы слышим шуршание, и какая-то труха сыплется мне на голову. И вдруг один, изловчившись, схватил и вышвырнул другого к черту! Прямо вот так взял и с размаху зафиндилил его куда-то вбок. Тельце кандидата мелькнуло полосатым бочком и пропало среди глянцевой листвы, а мы услышали равномерный шум, который доносился откуда-то издалека.

«Шух, шух, шух», – равномерно загребали мощные лопасти. Мы открыли рты. Звук становился мощнее и неотвратимо накатывал на нас. По силе звука я понял, что это птеродактиль, или даже птица Рух, ну, или, на худой конец, вертолет. Но это летели носороги! Птицы-носороги. Они тяжело приземлились на ветви, и одна ветка сразу же согнулась. Носорог повис вниз головой, но, работая лапами и клювом, все же сумел занять более удобную позицию. У этих здоровенных птиц во время гнездования самец замуровывает самку в дупле, оставляя лишь небольшое отверстие, через которое он кормит подругу, пока она сидит на яйцах. И лишь когда птенцы оперятся, самец и самка ломают глиняную стенку, и молодежь вылетает в джунгли, кишащие опасностями. Кстати, эти птицы очень любят плоды фикусов-душителей и помогают им распространяться по лесу.

На обратной дороге, уже на скалах, около пересохших водопадов, мы слышали, как шла по лесу стая гиббонов. Над вечерними джунглями неслась их мелодичная песня, наполняя таинственными звуками потемневший лес. Передать ее словами сложно, это что-то вроде «уа-уа-уа». только очень мелодично. Начинается песня медленно, но вскоре разгоняется де непрерывной музыкальной трели: «уауауауауа». Мы отчетливо слышали по песням, как стая движется по вечерним джунглям. Вскоре песни стали тише, и через некоторое время все смолкло.

Вообще, гиббоны, наверное, самые милые из всех обезьян. Они очень симпатичны, любопытны и совершенно беззлобны. Когда, до поездки на плато Бокор, мы были на острове, купленном человеком из России, там жили несколько гиббонов. И когда гиббончик просил у нас сладкую воду, не выпрашивал, а именно просил, то робко протягивал нам свою ладошку, сжав ее лодочкой (чтобы ему туда налили), при этом, мне казалось, он сильно стеснялся.

Совершенно иное впечатление производили обезьяны, живущие на пляже. Эти с удовольствием что-нибудь своруют и часто, ради развлечения, окружали одиночных людей, делая злобные выпады в их сторону. Особенно любили пугать они европейских женщин. Заправлял этой бандой прибрежных макак невесть откуда взявшийся самец другой породы – лапундер. Он был почти в два раза крупнее местных самцов, необыкновенно самоуверен, и его серебристая шерстка была с чудесным зеленоватым отливом. Он быстро разогнал мелких «законных» самчишек и жил себе припеваючи в гареме самочек не своей породы. Последний раз, когда я его видел, этот самоуверенный барин развалился в вальяжной позе на стуле в прибрежном кафе и, любуясь на море, потягивал пепси-колу из железной банки.

Синяя птица
Следующий день мы решили провести у крошечного буддийского монастыря, стоящего у самого края плато прямо над обрывом. Ральф надеялся снять на камеру легендарного черного шахина, которого он видел накануне. Дорога к монастырю проходила мимо дворца Бокор. Мои спутники ушли вперед, а я решил зайти в это мрачное, многоэтажное здание марсиански красного цвета. Стайки ласточек проносились мимо еле различимых букв «BOKOR PALACE», мимо рядов пустых окон и, вылетев с плато, оказывались в безбрежном воздушном океане. Заложив вираж над захватывающим дух пространством, они возвращались назад и вновь неслись мимо провалов окон…

Внутри было тихо и прохладно. Широкие парадные лестницы, пустые залы, галереи комнат… Что было здесь раньше? Странная, красивая архитектура, странное расположение помещений… Временами я просто терялся, поскольку никак не мог понять, как пройти дальше по этажу, на котором находился. Коридоры заканчивались в самых неожиданных местах узенькими винтовыми лестницами, ведущими на другие этажи, где я попадал в галереи маленьких комнат, выложенных смальтой, из которых открывался панорамный вид, на джунгли, на обрыв и на бескрайнее море, темнеющее у горизонта.

Выходя на крышу, я шагнул из полумрака на залитый светом простор, сильный теплый ветер мягко толкнул в грудь, дохнул запахами лета, шевельнул деревца и траву, пробивающиеся сквозь камни крыши. Здесь обнаружились огромные ржавые баки, напоминающие башни бронепоезда, а внизу перед дворцом у самой пропасти я увидел красивую смотровую площадку, выложенную камнем.

Время шло, и пора было искать своих. С залитой солнцем крыши я шагнул в темноту. Снизу по коридорам и лестницам неслась удивительная музыка, одинокое пение в пустой каменной громаде. В большом зале, завороженная эхом своего голоса, на обломках камина пела синяя птица. Отражаясь от гулких сводов, переливы одинокого пения неслись сквозь залы мертвого дворца, уносили сквозь время… И вокруг зажглись, вспыхнули свечи, коридоры наполнились голосами, заискрился, заиграл хрусталь, и на площадке над пропастью под звездами закружились в вальсе красивые пары…

Увидев меня, синяя птица метнулась сквозь окно к яркому дневному свету. А я пошел к своим.

 

Каменный домик монастыря с красной чешуйчатой крышей и буддийской ступой так же, как дворец, стоял у самого обрыва. Внутри, в полутьме, на фоне отсвечивающих золотом статуэток сидел старик-монах. Я поднял фотоаппарат… и он как будто очень обрадовался. После того как я снял его спереди, он с удовольствием повернулся боком…

Своих спутников я обнаружил рядом с монастырем, на большом плоском камне. Рядом с ними сидел мальчик-монах. Поглядывая вдаль, он не спеша записывал что-то в тетрадку. Безбрежный воздушный океан, у края которого мы сидели, сливался с морем у горизонта. Внизу, над джунглями, плыли птицы носороги. Намного выше их, но все равно далеко под нами кружился хохлатый орел. С потоками теплого воздуха снизу плавно поднимались мириады черных бабочек. Как хлопья пепла, как черный снег, их несло мимо нас все выше и выше, и под солнечными лучами они вспыхивали синим драгоценным блеском. Временами среди них, упруго взмахивая сильными крыльями, проносились огромные желтые бабочки размерами с воробья.
– Эти желтые где-то по 600 долларов стоят, – вяло заметил Ральф.
– Приезжали тут двое с сачками, неделю просидели, наблюдая, как мимо них летят и летят баксы, но ни одной бабочки так и не поймали.

И действительно, бабочки летели так, что стоящему на плато до них было не дотянуться.

Отец закончил небольшую красивую акварель с черными бабочками, монастырем и обрывом, а Ральф так и не снял своего черного шахина.

Когда мы собрались уходить, мальчик-монах подошел к нам и долго молча рассматривал картину. Мимо нас проносились ласточки, соскальзывая с каменной тверди, ныряли в воздушную безбрежность, и, как бумеранги, возвращались назад. Волны черных бабочек неторопливо поднимались вверх. Над джунглями, раскинувшимися по склонам гор, плыли мутные дымы лесных пожаров, растворяясь с высотой в небесной чистоте. Мальчик что-то объяснял нам, и если мы правильно поняли, то в этом монастыре всего четыре монаха, а на камне, где мы просидели целый день, монахи обычно медитируют перед этими просторами. Но мы ему нисколько не помешали, потому что он сегодня не медитировал. Он сочинял сказки и записывал их в тетрадь…

 

 

Когда в окружающих просторах стало появляться что-то усталое, что-то красновато-вечернее, мы были уже в пути. Над высокой травой, горящей в лучах все еще жаркого солнца, возвышался старый каменный указатель, и, отстав от своих, я свернул на еле различимую тропку, туда, куда указывал знак.

Еще один дом. Еще одно напоминание о прошедшем. Вилла, одиноко стоящая среди саванны. Продравшись сквозь кусты и траву, я пролез ко входу. Хрустя штукатуркой, поднялся по засыпанной лестнице наверх, и там, в пустой комнате, присев у рухнувшей стены на камень, нагретый за день, вновь оказался перед залитой вечерним солнцем саванной, смотрящей на меня, перед ветром, гуляющим по этим просторам, и перед темными джунглями, раскинувшимися у горизонта. И что-то тревожное шевельнулось внутри, какая-то накопленная за день усталость растеклась по мышцам, когда, взглянув вниз, я увидел домашние декоративные растения, заботливо высаженные здесь когда-то, которые, пережив все, буйно разрослись около этих руин.

Ты не сетуй, Томми, о родимом доме,
Бей, барабан, бей барабан, эй, Томми, не грусти!
Слева слава, справа слава, впереди и сзади слава,
И забытая могилка посреди…

А пылинки плавали, кружились в солнечных лучах в полумраке пустого зала. Так легко, как невесомые, танцевали в светлых лучиках от тяжелой пулеметной очереди, наискось прошившей стену. Ветерок ласково успокаивал, шептал что-то свое. Темные джунгли наступали со всех сторон, окружив саванну с забытым домом посреди. Захотелось уйти. И выбираясь, я вдруг споткнулся о простреленную каску, брошенную у порога.

* Куплет из песни Новеллы Матвеевой «Шагом-шагом под британским флагом» (1958)